Аллегрова, жадная до любви

«Снимался клип на песню «Транзитный пассажир». Я там в ванне. Тогда много ходило слухов – я это, не я. Теперь могу сказать – дублерша снималась, модель. Я ж не сумасшедшая голяком бегать перед всей съемочной группой. Хоть мне скрывать нечего. Просто это не мой жанр».
      Однажды, когда Ира училась в 9-м классе, одноклассники решили сбежать с уроков в кино. Ира пошла вместе со всеми. Но когда увидела надпись на афише «Детям до 16 лет смотреть запрещается», позвонила из телефонного автомата маме и попросила у нее разрешения. Мама ответила категорично. Результат?
      – Весь класс пошел в кино, ну а я – домой. В то время слово родителей было для меня законом: я их любила безумно, а мамы так еще и побаивалась. Я, наверное, и по сей день такой осталась.
      – Вы производите впечатление человека, который всегда поступает по-своему.
      – Сейчас – да. Но воспитание все равно дает о себе знать. Оксана Пушкина меня как-то спросила: «У вас было четыре мужа. Ну почему каждый раз надо было замуж?» А я не знаю почему. Так воспитали.
      Родители Аллегровой – актеры оперетты. Когда семья переехала из Ростова в Баку, Ирина училась в начальной школе. Было решено, что она перейдет в школу при Бакинской консерватории: родители хотели видеть ее пианисткой. Заставлять Ирину заниматься не приходилось: она не отходила от инструмента целыми днями, в результате даже заработала себе нервное истощение.
      – Когда я стала постарше, меня потянуло на эстраду: хотелось быть одновременно и музыкантом, и актрисой. Мне было неинтересно просто спеть песню, интересно – рассказать историю, обыграть ее. В общем, в 17 лет я поняла, что в Баку мне делать нечего – «все дороги ведут в Рим», то есть в Москву. Когда я сказала родителям, что хочу уехать, они возражать не стали. В главном они меня всегда понимали. Правда, папа очень долго в меня не верил.
      – Почему?
      – Я была вся такая зажатая и закрытая.
      – Вы по натуре рисковый человек?
      – Как сказать. В омут сломя голову не брошусь никогда. Но если понимаю, что игра стоит свеч и рискнуть необходимо – я рискну. Поставлю на карту все и редко когда ошибусь.

Мой период

      Актерскую пару – Аллегрова и Сосновскую – знал весь город. Это была творческая элита Баку. Из-под этого теплого крылышка и упорхнула послушная девушка Ирина, чтобы самостоятельно завоевать Москву: по нескольку лет ходила в одних сапогах, искала работу своей мечты и писала родителям, чтобы не волновались: у нее все хорошо.
      – Как сказал один из моих директоров: «Артист должен наращивать мясо». Вот я его и наращивала. Было, когда 9 месяцев без работы сидела, уж собралась идти на парикмахера учиться. Но потом думаю: «Нет. Я встала на эти рельсы и я с них не сойду».
      Я многому тогда научилась. Хотя бы тому, как не улететь в «звездный городок». Я считаю, сумела потом достойно пройти медные трубы.
      Время тогда было другое. Сегодня, чтобы раскрутиться, – давай деньги, и все дела. Тогда все держалось во всех смыслах на личных отношениях – связях, подарках... Любая начинающая певица должна была принимать горизонтальное положение, чтобы чего-то добиться. Если же она этого делать не желала, худсовет признавал ее профнепригодной и гнал в шею. Они были хозяева. Поэтому, когда я работала в ресторане и мне предложили пройти через такой худсовет, я даже на сцену не пошла – и так все было ясно. Тогда Володя Дубовицкий (бывший муж Ирины Аллегровой, лидер группы «Электроклуб». – Авт.) отвел меня к Оскару Борисовичу Фельцману. Я, помню, упиралась, говорила ему: «Зачем, ведь и там то же самое!» Оказалось, нет. Фельцман послушал меня, сказал: «Пойдет». Встреча с Фельцманом – это моя первая удача. Хотя, честно говоря, я иногда скучаю по худсоветам.
      – ???
      – Я, например, когда записываюсь в студии, всегда ноты перед собой ставлю, это уже в привычку вошло. А многие мои молодые коллеги нот и в глаза не видели! Знаете, как они в студии пишутся? До истерики звукорежиссеров доводят, потому что в интервал не могут попасть. Победителей, конечно, не судят, но (закуривает, глубоко затягивается)... тут-то и задумываешься о худсовете.
      Сначала – группа «Огни Москвы», потом – знакомство с Тухмановым, группа «Электроклуб». Отношения Ирины в «Электроклубе» складывались непросто. Любимцем публики был Виктор Салтыков – девочки по нему с ума сходили. А певицу Ирину Аллегрову воспринимали в группе прежде всего как жену Володи Дубовицкого – он был бас-гитаристом и движущей силой проекта.
      – Я выполняла ту задачу, которую мне ставили: не выпячиваться. Первым был Витя. Мне стало скучно – я ушла. Это совпало с разводом. Я очень благодарна тем, кто в меня не верил. Они заставили меня доказать, что я многое могу.
      – Публика для вас – друг? Или нечто огромное, что надо подчинить?
      – Друг. Которого надо подчинить. Я знаю одну народную артистку, которая всегда в кулисах говорила про зрителей: «Как я их ненавижу».
      – У вас в жизни были кумиры, на которых хотелось бы походить?
      – Никогда. Я могу восхищаться внешностью Шэрон Стоун, характером Клеопатры и талантом Барбры Стрейзанд, но я – это я. Меня волнует, как улучшить себя, а не как переделать себя в кого-то. Может, конечно, и перенимала черты каких-то людей, которыми восхищалась.
      – Не похоже, что ваши песни – от лица одной женщины.
      – На сцене нужно быть разной. Это мое убеждение. Вокруг – множество ярких исполнителей, чей звездный период длится совсем недолго. Потому что через пару лет публика ими пресыщается, а ничего нового они предложить не могут. Когда-то Володя Дубовицкий с Сашей Назаровым пытались меня убедить в том, что «распыляться нельзя, надо работать исключительно в своем ключе». А я им доказала, что это не так. Например, в моей новой программе есть и сильные лирические песни, и тут же – частушка типа: «Федор мой был, как шкаф, могуч, остальное у него – как от шкафа ключ». Я знаю, эстеты поморщатся. А я это сознательно делаю!
      Я не люблю определение «поп-певица», но – никуда не денешься: я имею дело с большим залом. А для эстетов, например, композиция «На корабле любви» – традиционный джаз, вошедший в мою новую программу. Элитную музыку слушает лишь кучка людей, а потому ее надо вносить очень осторожно, маленькими дозами. Мне нравится быть разной. И до музыкального спектакля дойду, который на этом же и построю!
      – Как вы относитесь к мнению со стороны?
      – Не скажу, что мне наплевать, что обо мне говорят. Если пускают грязные, ничем не оправданные слухи – переживаю, но недолго: почему эта гадость должна портить жизнь мне и моим близким? Мне же неинтересно, в каких трусиках ходит Уитни Хьюстон, хотя я ее очень люблю, так почему кому-то интересна моя личная жизнь? Но и когда мне шоколад льют – тоже неинтересно. А за умную, объективную критику только спасибо скажу.
      – Как приняли вашу последнюю программу?
      – Друзья мне сказали: «Зрители словно разделились. Одни – в восторге, другие – ругаются: «Мы шли на другую Аллегрову!» Что ж, очень хорошо. Значит, третьи придут посмотреть, что с нею такое стало. Мой главный ориентир – не коллеги, а публика.
      – А что с вами стало?
      – Публика полюбила меня такой, какой узнала – разбитной, искренней, своей. В период Игоря Крутого (с 96-го до 2000-го) у меня был немного более строгий имидж, но сейчас я опять возвращаюсь к имиджу первого, николаевского, периода.
      Второй момент – я никогда не работала с режиссером. Не складывалось – не видела на эстраде человека, которому могла бы довериться. А на сегодняшний день такой человек есть, это Алексей Гарнизов. Последняя программа – наша совместная работа.
      – Какой период у вас сейчас?
      – Мой. Аллегровский.

Про мужчин и кошек

      Открывается дверь, и входит черная овчарка Ника. Степенно обходит вокруг стола, останавливается возле Ирины Александровны, кладет голову ей на колени. Ирина Александровна Нику гладит, Ника довольно сопит.
      – Вы кого больше любите: собак или кошек?
      – Кошек никогда не обижу. У меня даже жил котик. Но собаки более очеловеченные звери, что ли. Кстати, есть такая примета: если мужик любит кошек, значит, гулять будет. Уж не знаю, касается ли это женщин.
      – Что для вас – любовь?
      – Мне очень близко изречение Экзюпери: «Любить – это не значит смотреть друг на друга, любить – значит, вместе смотреть в одном направлении». Мы с Володей Дубовицким были очень сильным союзом, и многие наши друзья жалели, когда мы расстались.
      Любовь не удержишь. Можно, конечно, всю жизнь промучиться в одном браке и быть в глазах окружающих очень порядочным человеком. Но это не для меня.
      Сейчас я и правда не хочу замуж, но если появится человек, который окажется сильнее меня, которого я смогу и любить, и уважать, я изменю свою точку зрения.
      Вообще сильных мужчин, как и сильных женщин, мало. Мало мужиков, которые выдерживают женщину на вершине. Я даже не про себя говорю. Такой женщиной не поуправляешь. Она самостоятельна. Вот ты – будешь уважать мужчину, которым можешь манипулировать?
      – Не буду.
      – Вот и я не буду
      – Вам встречались такие сильные мужчины?
      – Нет.
      – Надеетесь встретить?
      – Я никогда ни на что не надеюсь. Не понимаю – как можно на что-то надеяться.
      – Вы когда-нибудь жертвовали работой ради любимого человека?
      – Жертвовала? Нет. Просто в последнем браке у меня была такая депрессия, что я не могла ничего делать. Была пустая.
      – Кто ваша основная аудитория?
      – Когда-то Володя Дубовицкий и Саша Назаров пытались убедить меня еще в одной вещи: «Никому, кроме Аллы Борисовны, женщин не завоевать!» А я завоевала и очень этим горжусь – женщин не обманешь. Мужикам понравиться легче – ножку показала, плечико открыла, и они довольны. Закон жанра – сексапильность должна быть. Но в моем случае это скорее хулиганство – кокетничать и глазки строить я не люблю.
      – Ни на сцене, ни в жизни?
      – В жизни тем более! Я считаю, что если люблю мужика, то он – моя плоть и кровь. С кем мне быть откровенной, как не с ним?

Донна Корлеоне

      – Может, я глупость скажу, но радость – она однодневна. Все время радоваться нельзя. А боль… У нее больше нюансов. Мне кажется, зритель хочет видеть артиста неудовлетворенного, несчастливого, раненого. Благополучный, счастливый человек – о чем с ним можно поговорить… Мне так кажется.
      – Но сейчас на эстраде из большинства артистов благополучие просто прет.
      – Мы говорим о разных вещах. Я об артистах, кто действительно работает. Дает концерты.
      – Почему же в телевизоре больше тех, радостных?
      – О… Я не хочу обижать наше телевидение... Наверное, они талантливее меня. Последнее можете взять в кавычки. Я могу пойти на компромисс – записать пару хиточков, заплатить кучу денег, и пусть крутится по ящику с утра до ночи. Но я себя уважать не буду. Пусть они сами поймут, что зрителю нужно…
      – И вам не страшно за то, что сейчас происходит с эстрадой – делом вашей жизни?
      – Страшно? Почему должно быть страшно? Грустно. Но это как с ветряными мельницами бороться. Я вообще не люблю слово «шоу-бизнес».
      – Вы почувствовали в себе какие-то внутренние перемены с тех пор, как стали звездой?
      – Ответственности больше. У меня есть мама, дочь, внук. А еще – 30 человек, которых я обеспечиваю работой уже более 10 лет. И за всех них я теперь отвечаю. Поэтому, конечно, приходится в себе вырабатывать определенную властность. Если я что-то сказала или попросила – это обсуждению не подлежит. Все понимают, что дон Корлеоне в этом доме – я (смеется). Если я не смогу работать, это отразится на всех. Моя дочь все время меня спрашивает: «Мама, ну когда же ты начнешь себя беречь?» Начинаю.
      – Вы выглядите потрясающе. Вот вы сейчас совсем не накрашены..
      – Нисколько. Это гены.
      – Но как?
      – Вот не хочешь ты верить в то, что я говорю: это гены, природа, Господь Бог. Ни разу я не тянулась (в смысле не делала подтяжку. – Авт.). Вот смотри (поднимает волосы). Единственное – никогда не жалела денег, даже в тяжелые времена, на хорошую косметику. Ну и баня. Еще массаж. Но не лица.
      – Почему?
      – Я с мамы взяла пример – она никогда ничего с лицом не делала и сохранила прекрасную кожу. Но это мое индивидуальное. Говорю – гены. А так – пусть обсуждают, сколько раз я делала подтяжку.

И о бриллиантах

      – В быту у меня форма одежды любимая – лосины, ботиночки и какая-нибудь хламида. Но я люблю меха, бриллианты.
      – Вам их дарят мужчины?
      – Нет. Я покупаю сама. У меня есть два-три подарка друзей. Но не от мужчин. Например, от семейной пары. Все остальное сама купила.
      – Почему сама?
      – А кто мне купит? Это козерожья черта – никогда ни на кого не рассчитывать.
      – О чем мечтаете?
      – Ну, мечтаю, чтобы у меня появилась яхта. Желательно, чтобы подарили (улыбается). Внук, кстати, уже обещал. Я его спрашиваю: «Сашенька, когда?» Он долго считал и говорит: «Через 10 лет. Мне исполнится 17, и я куплю тебе яхту». Ну а если серьезно… Мечтаю сделать много программ – одна лучше другой. Реализоваться. В творчестве и в любви я очень жадная. И сейчас не чувствую себя полностью реализовавшимся человеком – ни в любви, ни в профессии.

Екатерина Никищихина

Россiя 6.06. 2002.

BACK/НАЗАД

MENU/МЕНЮ