Транзитная пассажирка

Предисловие

Сохраняя спокойствие, нужно уметь сказать врагу: «А я люблю русскую эстрадную музыку! Попсу, если угодно, я люблю!» И глядя, как

чернеет, потом зеленеет лицо врага, ему не надо ничего объяснять.
Говорить, что симпатия к Наташе Королевой вовсе не исключает любви к Лизе Стэнсфилд, а лишь свидетельствует о широте взглядов и открытости натуры - нет смысла никакого: противную сторону замкнет и хорошо, если она просто начнет обзываться, тогда легко отделаетесь.
Любите, пока любится, любите все, что хотите любить, и не перед кем не отчитывайтесь.
Я пишу это предварение в один из дней, когда зима отринула позорный для нее эпитет «сиротская» и холодрыгой просто убивает: в такие дни в очередной раз хочется посмотреть мелодраму про треугольник, пить винцо и предаваться воспоминаниям о славных днях календаря, но я пишу предисловие. Поэтому спешу похвастать, что опубликованная Шавыриным на исходе прошлого месяца статья про Аллу, которую мы открыли в «Джокере МК» галерею женских портретов, и разозлила людей, и их же привела в восторг. Честное слово даю, не знаю, кого больше: желающих заклевать или чарку поднести.
Надо же: писал про песенки, про закаты и про рассветы, оказалось - про характеры, про то - какие мы.
А вы говорите – попса.
Нету никакой попсы, нету глэм – рока, нету политики, нету бизнеса, вернее все это есть, но не порознь, а все это вместе – клубком. Есть глаза, уши сердце.
И способность слушать, способность читать. Как производные способности думать.
Все прочее – прах.
Сегодня я вслух порассуждаю об Ирине Аллегровой, у которой было все, чтобы попасть в десятку: и ружье изрядное, и глаз прицельный, однако ж, не попала.
Превзойдя несчетных сестер по цеху по части артистизма, она пыталась из каждой песни сотворить представление, но сил оказалось маловато.
На марафон не хватило.
Я на полном серьезе думаю (не смейтесь надо мной, пожалуйста, если это - то, что я вякну – и есть заблуждение, то заблуждение не злонамеренное, а искреннее), что Аллегрова – не певица, но - лицедей. Плохой или хороший - дорогой разберемся, но – лицедей. А уже потом певица.
Ей нужно было поменьше бить на ляжки, побольше петь пьесы навроде «транзитного пассажира», абсолютного хита советской закваски, нашего ответа их «How deep is jour lave» , но куда более безысходной пьесы: от которой и по сегодня «потеешь» - сколько там высоковольтного напряга.
Баллады ей удаются, лучше, чем Слэшу (читайте «Джокер»!), - гитарное соло в песенке про жестокосердный ноябрьский дождь, и когда она поет баллады, ты готов ей простить, что она Аллегрова, также далеко от соловьиного пения, как я от банкира Геращенко.
Ты готов ей простить, когда она исполняет «Ключи», потому что она рассказывает про свое.
Говорю же: артистка.
Неестественная тяга Аллегровой к аффектации (а аффектация всегда суть глубокого и неизлечимого театрального провинциализма… знаю, грешен, по себе), достигшая апогея в «Императрице», песне рекордно пошлой, говорит о том, что давно лежит на поверхности: в Аллегровой причудливым образом сочетаются редкий нюх (репертуарный) с абсолютным отсутствием вкуса.
Она может спеть «Золото любви», которое я слушал на гастролях в Самаре, где под песню пялился сверху на колена реки, и чувствовал себя блаженным, и ту же «Угонщицу» - карамельное барахло.
В Екатеринбурге, администратор гостиницы для артистов цирка, битый час мне объясняла, ввиду каких заслуг Аллегрова привечаема народом.
«Она - своя в доску, она печальная и лихая; почему ее недолюбливает пресса? Потому что она - наша, мы ее любим, а журналистов это бесит».
Емкое объяснение (правда, до этой формулы два часа пришлось выслушивать монологи о том, как живет народ, который завсегда – истина – лучшего гнилого обожравшегося валютным нектаром бомонда); оно проливает свет и на блеск Аллегровой, и на ее драму.
В материале, в котором я излишне робко (как полагают многие) «судил» Аллу, если помните, присутствует пассаж про нашу героиню, в том духе, что ее подвело избыточное желание слиться в экстазе с народом своим. Потому это всегда предполагает заигрывание с означенным народом, а у заигрывания, знамо, один финал, комментарий к которому носит медицинский оттенок.
Поздняя Аллегрова, кажется, очухалась, и в альбоме под названием «Я тучи разведу руками», сработанном с Крутым, больше напирает на медитации: в одноименной композиции начинает с речитатива, подкупающего своей невычурностью, бездна эмоций через простое и горькое: «Уже другая в комнате твоей».
И даже идущая вслед «Целуй меня», балансирующая на грани газетных объявлений, подписанных «Твоя киска», обходится без мрака обещаний подарить орально - анальные радости тому, кто купится на спорные прелести мадам.
Не шедевральны, но хороши «Ладони», где автором текстовки значится Кемеровский, который в данной ипостаси намного интереснее, нежели в качестве претендента на «королька экрана».
На мгновение, когда Аллегрова исполняет «Любовницу», кажется, что она все знает и сама все чувствует. «Да я падшая звезда! Ну и пусть!» В мужественной констатации и дерзком резюме есть свой подтекст: силен как раз тот, кто самолично бичует себя, но делает это со скрытым кокетством.
Я умом отчетливо понимаю право Аллегровой на исполнение фривольных песенок, но сердцем принять не могу. Типа «Медового месяца»; ну почему никто не скажет ей, что это выглядит натужно, как если бы «Балаган Лимитед» спел «Три счастливых дня», зайдясь в драматизме.
Женщина, однажды спев «Над пропастью во ржи», не должна по определению петь «Войди в меня» …, хотя - какая, скажите вы, чушь. Что хочет, то и поет. Тоже верно.
Но после красивой, местами – временами, даже вычурной медитации сразу переключаться (кстати, в альбоме «Суженый мой» означенные песни впрямь следуют одна за другой) на неуклюжее поползновение забацать «эротический боевик»… ну, не знаю, это на любителя.
Вообще, большой вопрос: кто из наших певиц адекватен призыву «войди в меня»? «Стрелки»? Маша (без медведей)? Моисеев? Бабкина?
Куда ни шло – если бы Аллегрова, призывая к «вхождению», не претендовала на эпику. Но ведь претендует!
А в «Миражах», спетых на два дуэта с Игорем Николаевым, и в «Ты мне нужен», нет понтов, в них есть пышная, многих раздражающая, а меня радующая крона мелодрамы, и эти пьесы хороши.
Избегая одических нот, скажу, что помимо Чайки, написавшего на сегодня лучшую песню (смотри заголовок) для ИА, у нее есть два сильнейших мелодиста – Крутой и Николаев.
Первый бьет рекорды плодовитости, что не всегда хорошо для результата, второй по причине нескрываемой лености выдает хиты – редко, да, но – какие!
На высоком языке трибуны то, что делает Николаев с текстами, называется поэзией, и когда он находит нужные слова и нужную мелодию, а Аллегрова – нужную интонацию, высекается искорка. Пусть маленькая, но.
Совсем недавно, корпя над обзором угасающей десятилетки угасающего тысячелетия для «Обоза», я с подачи Тарасова, порылся в архиве «Звуковой дорожки» и, попутно смакуя воспоминания о тех славных днях, обнаружил, что в середине 90-х Аллегрова безраздельно властвовала на рынке.
То было время, когда стать знаменитой на всю околицу значило и потеснить Примадонну. Аллегрова стала первой и последней, кому это удалось.
Иногда, горячее желание быть, прикинуться (употребляю в данном контексте это резкое словцо только по одной причине: опыт показывает, что большей нелепицы, чем мыслить или преподносить наших артистов «частью народа», нет) «своей» совпадает с качеством материала, и именно это обстоятельство сделало Аллегрову примой на несколько лет.
Батареек надолго не хватило.
Она спела «Ну и пусть», обращение к милому другу, разрушившему сказку о любви, она спародировала девочек, коих звать «Хочу», подвергла остракизму самое себя в «Именинах черствых», посокрушалась во «Вчера», - все это удачные номера, но - не знаю чего – чего-то им не достает, они не попали в заветную цифру.
Нынче на просторах Родины в фаворе совсем иная музыка, иные ритмы, и за «стариками» я заметил интересную повадку, они, потерявшись, мечутся, в лихорадке метаний ищут, ищут, ищут, и, пытаясь влить в старые мехи свежее вино, перепевают даже не вчерашние, но позавчерашние хиты.
У Аллегровой результат такой, что можно подумать: перепевает не от хорошей жизни.
Во-первых, «Свадебные цветы», - хорошая вещица, но когда ее украсила своей хрипотцой ИА, песня стала никакая (хотя, например, моей знакомой, капризной блондинке М.К.) нравится.
Во-вторых, она с Крутым перепела «Столик на двоих». Как жаль, на съемках одной из Арсовских программ, встретив композитора, так и не пожаловался ему, а надо было. Моя любимейшая песня, которую я на гастролях пел даже Тарасову. В ней нужен именно простенький вокал, тихий, мирный, с намеками на жалостливость, без претензий на эпохальность, - каковой и был у первого исполнителя - Игоря Николаева. Ее нельзя петь с напором, черт бы вас побрал. Ажурная вещь - то.
Хочу верить, что Аллегровой присуща рефлексия: по крайности, она всегда составляет альбомы так, что в них последними значатся вещи, в которых много размышлений: «Тучи», например, завершаются «Исповедью», автодопросом, сдобренным простительной дозой надрыва.
Аллегрова не раз декларировала, что ей нипочем «черни приговор», что стоустая толпа – не препятствие на пути, из-за которого она может свернуть со стежки.
Это – демонстрация силы.
Но – обманная.
Слово не воробей, а песня – тем паче, а по песням видно, что человек исповедует такие правила взаимоотношений со средой, что не способен, а часто и не считает нужным скрыть свою ранимость.
Аллегрова – транзитная пассажирка, она побывала на верхотуре, но ненадолго, но ведь побывала.
Звезда ее светит не мощным светом, но – зато – светит ровным.
Она не стала Пугачевой.
Но стала Аллегровой.
Уже немало.

Отар Кушанашвили

Московский комсомолец, №12 21 марта 1999 г.

MENU/МЕНЮ